протоиерей Владимир Зелинский
Памяти священника Александра Геронимуса (28 сентября 1945 — 21 июля 2007).
***
Сложилось так, что знакомство мое с о. Александром Геронимусом во времени астрономическом произошло гораздо раньше, чем у кого-либо из его друзей. Оно даже старше его встречи с будущей женой, м. Лидией. Ибо завязалось оно еще тогда, когда меня, шестилетнего, привели в гости к Абраму Мироновичу Лопшицу, бывшему давним другом моих родителей.
Для матери моей всякая математика была в почтительный секрет обернутою тайной, но именно к этой тайне она очень хотела приобщить и меня и потому привела тогда в это овеянное научной славой семейство. Лопшиц, специалист по вычислительной геометрии, почитался в нашей семье в качестве носителя высшего знания, никому из нас недоступного, и вместе с тем образцом порядочности, обаяния, гостеприимства и благородства. В подтверждение последнего уже многие годы спустя мать рассказывала мне следующее: когда в разгар борьбы с космополитизмом Абрама Мироновича выгнали из Московского университета и вообще отовсюду, ему удалось устроиться преподавателем в Ярославский университет. Потом, как только наваждение закончилось, все престижные двери, в свое время захлопнувшиеся перед Лопшицем, признанным научным светилой, открылись вновь и стали звать обратно, Абрам Миронович остался верен тем, кто в трудную минуту протянул ему руку. Исправно, до 1977 года, до своего 80-летия, пока не ушел на пенсию, он ездил на поезде из Москвы в Ярославль, сделав математическую кафедру там одной из лучших в стране.
Я смутно запомнил родителей о. Александра, но очень хорошо помню его деда, облик и человеческое достоинство которого впоследствии как-то соединилось с его внуком. От него ли, не знаю, он унаследовал дар верности: науке, семье, служению, храму, наконец, выбору веры. У внука не было той бьющей через край общительности, которая отличала Абрама Мироновича, но в нем было то же благородство, та же порядочность; что же касается шарма, открытости, дара дружества, все это – или мне только так казалось — как бы ушло внутрь и проявило себя только со священством.
Моя память сохранила этот визит, потому что меня взяли в гости вечером, как большого, разговаривали со мной как со взрослым (кстати, о математике), а единственный ребенок в семье, трехлетний Александр Юрьевич, дисциплинированное дитя, в то время послушно спал в своей кроватке. Меня подвели к ней, познакомили заочно и велели потом дружить. Я запомнил Сашино личико и мысленно отложил нашу дружбу до следующего раза, которого пришлось ждать очень долго. Можно сказать, до самой зрелости, а то и начинавшейся старости, прожить которую о. Александру было не дано.
